Начала не помню, вроде бродила по какому-то простенькому лабиринту из офисов. В конечном итоге я вышла в незнакомую локацию, напоминающую внутреннее строение механических часов. Там было довольно много людей, которые бегали туда-сюда, будто заведенные, но мне они были не особо интересны, хоть и пытались вступить в контакт. Куда больше меня привлекла широкая стеклянная лестница на второй этаж. И если нижняя часть помещения была механической, то верхняя была оформлена в гедонистическом стиле. Прямо над площадкой, куда вела лестница, висело три картины, напоминавшие греческие полотна. На одной танцующие обнаженные девушки, на второй красивый мужчина на кушетке, с гроздью винограда в руке, на третей, извиняюсь, акт совокупления нескольких людей. И тут меня вштырило. Меня будто мысленно понесло вверх по лестницам. Я видела этих механических людей, они будто поддерживали рабочее состояние локации, у каждого свое дело. Но они быстро истощались, заряд заканчивался. Их сменяли все новые и новые, приходившие откуда-то из самой верхней двери. Громкий голос произнес: «Они не знают, что можно питаться!». И тут я осозналась, очень слабо. Я хотела добраться до картин, смутно подозревая, что они и есть питание. Лестница раздвинулась, становясь раза в три длиннее. Пока шла по ней, кто-то меня толкнул и я потеряла осознанность. Очнулась снова внизу. И снова быстро пришло осознание того, что это сон. На этот раз получилось лучше. Я дошла до картин, понимая, что они меняются и сливаются в одну большую. На ней был изображен праздный образ жизни разных эпох. Все жутко смешано, хаотично, будто кусками. картина производила угнетающее впечатление. Особенно нервировал мужик с виноградом, который никуда не пропал, его глаза были живыми. На какое-то мгновения я увидела за картиной проход. Я попыталась пройти сквозь, но рука увязла в краске. Но я не переставала пробовать. Тут картина резко переворачивается и я куда-то за нее падаю. А вот за ней как раз знакомая локация: темное пространство (скорее темно-серое), мутное, будто подсвеченное откуда-то сверху. Именно оттуда, от куда я и лечу вниз. Я лечу вниз с балкончика, на котором я не устояла и по инерции упала дальше, вниз. Во сне я тоже узнаю локацию и в последний момент умудряюсь замедлить падение и зависаю где-то посередине. Эта локация мелькала в одном из снов, когда меня пыталась завербовать религиозно настроенная женщина. Сейчас я ощущаю нечто другое, чем тогда. Тут тоже кто-то присутствует. И их много, но они не могут достать меня. Кто-то внизу отчаянно копошится и издает неприятные стоны. Высвечиваю взглядом существ внизу. Это даже не люди, это какие-то остатки. Ощущение, будто их плоть расплавилась, но не до конца, и они словно оплавленные свечи валяются внизу. Их рты и глаза слиплись, но они отчаянно тянутся вверх, хотя это заведомо провально. Понимаю, что это те кто решил «подпитаться» от картины. Эти «тела» валяются не хаотично, как это можно вначале подумать, они располагаются радиально, образуя не то множество кругов, не то спираль. Не хочу смотреть туда, пытаюсь осветить все пространство вокруг — стен нет, впрочем как и потолка, но где-то цепляю взглядом надпись «внезапная смерть». Голос внутри головы поясняет, что внезапная смерть имеет свою логику, объяснение и причину
но пока мы ее не увидим, так и будем думать, что люди во сне умирают внезапно не от чего. Меня внезапно выкидывает из локации, я теряю осознание и оказываюсь не в своем теле. Я не пойму, как я выгляжу. На мне что-то тяжелое, двигаюсь я довольно медленно, и в носу постоянный запах гари. Что-то закрывает мое лицо. Думаю это что-то вроде противогаза. Мне очень сложно дышать. Я стою возле зеркала, но не отражаюсь в нем. Я перебираю на полке старые склянки с формальдегидом, пенициллином и спиртовым раствором (там еще что-то было, но я только это успела увидеть). А дальше грубый жуткий голос начинает говорить. Это говорю и я, и не я одновременно. Тело живет само по себе, хоть я и нахожусь в нем. Оно говорит, что когда-то был врачом. Их город поразила смертоносная болезнь (проказа? чума?), у него умер ребенок. Он искал лекарство и смог его найти. Он даже сказал его мне, но я запомнила лишь то, что он упомянул пенициллин и какую-то плесень дорогого сорта сыра. Там было что-то еще, совсем простое. Проблема была в том, что людям сверху была выгодна эта эпидемия
поэтому его лекарство не взяли в разработку, в то время как люди гибли пачками. Закончилось для него все плохо. Я не запомнила, почему получилось так, что следующий пациент (ребенок) его умер, то ли он слишком поздно дал лекарство, то ли не успел, но на него устроили травлю те самые люди, что запретили лекарство. В результате его дом сожгли вместе с ним. Ему не нравится наблюдать за мучениями больных. И он их забирает как только возникают первые признаки этой болезни, которые обычные люди не могут распознать сразу. Также он сказал, что наше общество больное. Гораздо больнее, чем его
и наши болезни сильно отличаются, от неизвестных науке вирусов, до зомбирования и распущенности. Последнее, что я запомнила, как с улицы доносится плач ребенка и крики сердитой мамаши. Я (он) отставляю склянки и легко парю в сторону окна, на звук плача.
На этом я проснулась
