Этот сон, как и некоторые другие, начался с того, что я будто смотрела кино - была не непосредственным участником действия, а бестелесным наблюдателем.
Залитый солнцем сад небольшого частного дома, лето. Со всех сторон сад окружен либо каменным забором, либо высокими деревьями. На крыльце дома сидит женщина и читает книгу. По лужайке перед крыльцом носится мальчик лет десяти, видимо, ее сын. Приглядевшись к мальчику, я понимаю, что он ездит на воображаемой машине: издает характерные звуки, крутит невидимый руль. Впоследствии, когда он начинает изображать не только езду, но и стрельбу и взрывы, становится ясно, что у него там не просто машина, а военная техника.
Солнце, клонясь к закату, прячется за деревьями, и женщина уходит с крыльца в дом, но сына с собой не зовет. Теперь мне ни к чему воображать технику, на которой ездит мальчик - я вижу ее так же ясно, как его самого. Это огромная, неаккуратная, неправильной формы махина, обвешанная грудами черепов и рваными флагами, и в то же время явно несущая в себе следы прогрессивной технологии. Для водителя этого орудия никаких перемен, вроде бы, не произошло - мальчик продолжал отбиваться от неведомого врага, разве что выражение его лица сменилось с торжествующего на более испуганное.
И ему, а вернее, уже мне, есть чего бояться - в следующий момент я, невольно перенесясь сознанием из бесплотных сфер в тело юного бойца, вижу и тех врагов, которые мне противостоят. Это бесформенные чудовища, охваченные огнем, не причиняющим им никакого вреда, и сами сделанные местами из чего-то, напоминающего вулканический камень. Я отбиваюсь от их атак с помощью пушки, пока одно из них не воздевает все свои конечности к небу, творя какое-то колдовство.
Земля под колесами боевой машины трескается, и я вместе с ней лечу в бездну. Вылетаю из кабины и, падая уже отдельно, многократно больно ударяюсь об неровности на стенах разлома. Приземление после этого особенно болезненным не кажется. В разгоняющих тьму языках пламени я вижу множество лиц, смотрящих на меня. В единственном из них, сохраняющем индивидуальные черты, я распознаю Адольфа Гитлера, остальные же одинаковые, блеклые и безжизненные. Проникшись ужасом, исходящим от этой стены призрачных силуэтов, я пытаюсь бежать от них по дну адской расселины, но на ободранной шее натянута веревка, она мешает, я разрезаю ее подвернувшимся острым камнем, и мои руки и грудь покрываются теплой кровью. Я понимаю, что вместо веревки разрезала собственную артерию или вену, чувствую слабость и падение, просыпаюсь.
