Мне снилось, что я вхожу в состав какой-то группы людей (не уверена, что они люди, лиц не было видно), которые должны судить тех, кого ждет тяжелое посмертное существование. Что-то вроде суда у египтян. Я не очень хорошо помню весь сон. Помню только что та группа людей была странно одета, они были завернуты во что-то напоминающее простыню, только угольно-черного цвета, лица замотаны от и до, руки примотаны были к телу. Я даже не знала, какого они пола. Странность была в том, что люди, которых мы судили, еще не умерли. Общались телепатически, в голове звучал механический голос, который говорил, что то, что сейчас произойдет сильно повлияет на дальнейшее существование тех, кого мы опрашиваем. Мы не желаем им зла, но и не должны подсуживать, иначе существование испортим себе, так как возьмем на себя часть их плохих поступков. А проблема состояла в том, что судить надо было не только незнакомцев, но и тех, к кому ты можешь испытывать какие-то симпатии, например родню, друзей или кумиров. Наша задача состоит в том, чтобы быть объективными. У нас в голове было что-то вроде датчика определения лжи - как только человек начинал врать, он окутывался белесым сиянием. На каждого человека было по одному, максимум двое опрашивающих, и каждый опрос мы завершали рукопожатием. Во время рукопожатия происходило определение, что станет с человеком. Помогало определить дальнейшую судьбу сияние, исходившее от рук. Его цвет соответствовал тому, сколько человек врал и сколько совершил нечестных и подлых поступков, причем главным условием было то, что сможет ли опрашивающий отделить свою руку от тела. Если нет, то дела совсем плохи. Было ощущение, что полотна, окутывающие опрашивающих, это не костюм, а часть их тел, а сами полотна выступали чем-то вроде проектора. Допрашивали мы в белой комнате, ну точнее это больше походило на световую комнату Джеймса Таррелла (http://www.allartnews.com/wp-content/uploads/2010/12/James-Turrel-Dhatu-2010.jpg). Вроде и замкнутое пространство, но очень сильно искажающее восприятие. Особенность комнаты была в том, что она была абсолютно белой и казалась безграничной, но как начиналась беседа, та начинала менять цвет и на ней появлялись изображения, проходившие через полотна допрашивающих. Во время разговора сами полотна вели себя как живые, будто антенны, улавливающие настроение опрашиваемого. Людей делили на несколько категорий и каждой категорией занимался определенный судья. Категории помню плохо, но помню, что нам (а я была с еще одним существом) достались общественные лица. Кто-то выглядел смятенно, будто не понимал, где находится. Пытались кричать, найти выход, метались по комнате. Кто-то же будто полностью осознавал, что происходит и вроде как сами добровольно на это согласились. Проблема была в том, что мы не могли допрашивать насильно, поэтому приходилось успокаивать тех, кто метался в истерике. Судя по всему наши "костюмы" также могли передать любую внешность, которая была в подсознании у человека - кто-то видел нас как родственников, кто-то как школьных друзей и.т.д. Нескольких людей я не знала, но большинство мне были знакомы по передачам, новостям и т.д. Мне не давали судить самостоятельно, долгое время я была лишь наблюдателем, и большую часть допросов я не помню. Запомнила только отрывки. Какой-то незнакомый мне человек все время называл моего "коллегу" мамой и плакал, честно говоря смотрелось это неприятно. Но он даже сказать ничего не мог. Потом допрашивали какого-то музыканта из христианской рок-группы (точно не помню, Skillet или Creed), как тот говорил нам явно заученную речь про благотворительность и любовь к богу, но датчик почему-то срабатывал довольно часто. Потом он вздохнул и говорит, мол кого я обманываю, все это делается ради денег, как и многое в нашем мире. А пришел к нам потому, что чувствует, что что-то надвигается нехорошее. Упомянул о том, что в Америке сейчас не так как раньше и его это пугает, поэтому и пришел исповедоваться, т.к. хоть и не настолько он белый и пушистый, но все же какая-то тяжесть на сердце есть. Помню, как допрашивали какого-то депутата, а комната нам отразила зал для пресс-конференций. Он вещал о чем-то важном и фундаментальном, что-то о семейных ценностях и демографии. А потом изображение вдруг плавно стало меняться. Мы увидели, как этот самый депутат списывает часть денег на реформу, для себя на "прочие нужды", и сумма там круглая. Допрашивающий стал злиться. А когда он злился, его полотна стискивали руки и лицо, не знаю, причиняло ли это ему боль, но выглядело жутко. Нам было показано много плохих поступков, но вместе с ними было и что-то хорошее. У этого депутата был больной сын, и он пытался сделать все, чтобы вылечить его. Чем закончилось - не помню. Последний допрос, который я видела проходил над басистом из моей любимой группы. И этот допрос поручили мне, объясняя тем, что я должна преодолеть симпатию к любимой музыке и судить честно. Комната ничего не отображала, и я не знала, что вообще нужно спрашивать. Вопросы помню смутно, запомнила только три. Первый - общается ли он со своим отцом. Комната стала темной, будто свет выключили и я увидела на стене изображение человека, который уже давно жил один и справлялся своими силами. Изображение перешло в очертания его дома, мы смогли посмотреть его со всех сторон. Все было аккуратно, но как-то довольно бедно. Второй вопрос был на счет России. Я помнила, что когда-то давно их группа поддерживала сенатора Керри на выборах, который показал себя русофобом, да и вообще не сильно дружелюбным человеком, и что те никогда не приезжали в Россию с концертами. Музыкант сказал, что он не знает, русофоб он или нет, так как долгое время СМИ описывало эту страну весьма однозначно, но он считает, что глупо из-за этого ненавидеть всех людей. Хотя верит, что когда-нибудь между нашими странами может начаться война, хотя многие этого и не хотят. Третий вопрос был о какой-то девушке, который даже не я задала. Мой "коллега" спросил о том, с кем он встречался в 1996 году. Честно говоря сама не знаю, к чему это было. Но тот понимающе хмыкнул и выдал фразу, мол Виктория тогда замужем не была даже, а с женатыми он не мутит (кто такая Виктория тоже не знаю). Тогда тоже испытала что-то вроде гордости за него, но тут же почувствовала, как полотна на моем теле начинают мне давить на лицо, и решила, что даже если он говорит правду, лучше вообще не выражать никаких эмоций. Рукопожатие состоялось, но я не помню его результата, конец сна тоже не запомнила.
