Сны или перестают снится как таковые, или вдруг идут косяком, как селедки). Впрочем, без косяков не обходится, а так же очередная сдача номера, с бессонными ночами, и сном в любое время, которое чудом окажется свободным.
Эпизод 1: "Всюду кровь".
Муж пришел вечером домой, и обнаружил меня дрыхнущей. Решил полюбоватся на меня, столь непривычно тихую и мирную, но не тут то было! Я заворочалась, заулыбалась, с блаженной улыбкой, явно удовлетворенная представившейся мне по ту сторону реальности картиной, деловито произнесла: "Всюду кровь!". Убей бог, не помню, что мне тогда снилось.
Эпизод 2. Бабушка и демоны.
Уснула под утро. Всю ночь что-то писала, закончила в девять часов, и решила не ложится спать, а через часок пойти на работу. Так, только прилечь на минутку.
Я лежала на диване в каком-то загородном доме, по которому шныряла надоедливая нечистая сила и мешала мне отдохнуть. Я вставала, разбиралась с ними, спускалась-поднималась по какой-то лестнице в сад, поднималась обратно, гоняла бесов поганой метлой или вступала в переговоры, снова ложилась, мне снова мешали. Запомнилась умершая лет 20 назад бабушка, ходившая по дому в виде большой черной кошки и подстрекающая нечисть к хулиганству. С нее станется: у нее было 2-ве уголовные судимости, пачка папирос в день до самой смерти, и буйный нрав. В детсве мы с ней чудесно ладили, и наши совместные прогулки по задворкам и пустырям "за бутылками" - одни из моих лучших воспоминаний. Вот уж кто, поистине, "Бегущая с волками".
- Зачем ты меня обижаешь, - обратилась я к бабушке, принявшей ради беседы человеческий облик, - сколько лет прошло, а у тебя ни одной новой морщины, не говоря уж о трупных пятнах. А все потому, что я так хорошо тебя помню! А ты мне даже выспатся не даешь.
Бабушка усовестилась и забрала своих бесов. Я не долго наслаждалась покоем: позвонил мобильный.
- Але, Аня? Это NN (моя начальница)
- О, я забыла поставить будильник. Он у меня хитромудрный...
- Я тебя разбудила??? Вставай, милая, уже двенадцатый час.
- О, простите, я обычнно ДЕЛАЮ ЭТО ПО НОЧАМ! )))
Эпизод 3. И меня не минула это чаша...
Давно заметила: каждому из посетителей Сонма рано или поздно приснятся Пага или Медв. Или оба. Помню сон с площадки на верхнем этаже пятиэтажной хрущевки, я стою у лестницы, ведущей к люку на чердак. Вижу, что в щель кто-то засунул записку, и у меня появляется желание ее прочитать. Залезаю на лестницу, балансируя на ней, разворачиваю листик, исписанный мелким принтом. (Кстати, так пишут мой муж и папа, но записка была не от них.) Какая-то неинтересная тарабарщина. Однако, едва я подумала о том, что ради этого не стоило и лазать, и с какого-такого глузду я решила, что там может быть нечто интересное, я услышала, как кто-то за дверью напротив подошел к дверному глазку, и смотрит на меня. Мне стало очень неудобно, я решила удрать. Но потом подумала, что удирание с места преступления только подтвердит и закрепит мой дурацкий поступок: "нужно зайти в гости, поздороватся, как ни в чем не бывало".
Так я и сделала. За дверью жили Медв и Пага. Их жилище выглядело примерно так: хол и кухня представляют собой единое, довольно-таки просторное помещение, как в старых домах начала века для "пролетариев", питерских хоромах, разделенных надвое (одна половинка начанается, как положено, в парадном, а другая, образовавшаяся со стороны черного хода, начинается сразу с кухни) и "баракко" 30-х годов. Оба расхаживают в халатах и пижамах, я извиняюсь, что разбудила, они говорят, что я пришла как раз вовремя, и они покажут мне дом.
За пределами "трущобной" кухни начинаются настоящие хоромы. Зал с колонами, вторым светом и галереей, оформленный в стиле поздней готики. Я удивилась: как это может быть? Мне объяснили, что дом строился в советские времена для партийных работников, с применением технологии искривленного пространства. Чтобы снаружи казалось, что аппаратчики живут в таких же хрущебах, как все остальные. "Здесь четыре комнаты, мы занимаем три".
"А не здадите ли мне четвертую? Наша продается" - поинтересовалась я.
Не помню, что мне ответили Медв и Пага, но вопрос остается в силе.
По идее, я должна написать о том, что "спросили, что это я давно не появляюсь, не пишу ничего". Так вот, ничего подобного они у меня не спрашивали. Даже не помню, предложили ли мне кофе.
Эпиздод 4. Ограбление Ацкого Сотоны
Как сказал Жан-Поль Сарт, "ад - это ярмарка". Итак, снится мне некое очень многолюдное место, нечто среднее между вокзалом и госконторой. Все снуют, делают какие-то дела, и все куда-то собираются. В толпе мелькает какая-то парочка, напоминающая булгаковских Фагота и Азазело. Им таки есть до меня дело, они усиленно вербую меня завербоватся в их епархию. У них ну ничерта не выходит, и в конце концов, я вижу, как один, "фагот", прячется за колоной, и вызывает по мобильнику свое "начальство". "Ха, - думаю я, - бесполезная растрата административного ресурса". Но куда мне, смертной, тягатся с князем мира сего! Сам САТАНА оказался еврем средних лет, удивительно интелигентным, обаятельным и убедительным.
"Понимаете ли, Танцующая, - говорил он, - вы зря так убеждены против нашего ведомства. К нам попадают не проклятые, а совсем наоборот. Редко кому дается возможность попасть в чистилище, да люди за это бьются, мошенничают, годами очереди ждут. А вам - специальное приглашение! Поймите, некоторое время у нас прекрасно вас аттестует, перед вами откроется блестящее будущее!" Потом мы некоторое время поговорили на отвлеченные темы, после чего я была от него в полном восторге: "чтож, я готова пойти за вами куда угодно!". Ага, хоть в преисподнюю).
Преисподняя напоминала чистенький отельчик средней руки, где меня разместили в двухместном номере. "Фагот" приступил к своим прямым обязанностям дьявола в аду: принес мне коричневую шляпку. "Принцип заключается в том, что шляпа - или на голове, или ... не на голове. Поняли? Вы можете поступать с ней, как вздумаете, но принцип есть принцип". И ушел. Я поняла, что должна что-то делать, но что? От нечего делать я надеваю шляпку - и вдруг замечаю, что в комнате, в ванной, на туалетном столике, на всех поверхностях разложены удивительной крастоты расчески. С ручками, украшенными стразами (или камнями?), инкрустированные, резные, тонкой работы. Я любусь одной из них, подхожу к зеркалу, чтобы причесатся, снимаю шляпу - и расчески исчезают. Надеваю - появляются снова. Честно говоря, я не очень растроилась, потому что была готова к чему-то подобному (зря, что ли, увлекалась теологией, аглийской готикой и немецкой романтикой?)).
Когда "Фагот" пришел за шляпкой, я ядовито спросила: "И это и есть все ваши запатентованые мучения?". "Дело в том, - ответил патронирующий меня Демон как-то смущенно, извиняясь, - что с 1880 года нам запретили применять физические мучения. Только моральные страдания..."
Потом ко мне подсаживают "соседку": молодая чернокожая девушка в жутко дурном настроении. Оказывается, что она жила в Америке, служила в армии, но ни в каких военных действиях никогда не участвовала. Сидит с ногами на кровати, и пытается наскрести хоть каких-то грехов, чтобы обосновать свое нахождение здесь. Надо сказать, что даже с учетом самых строгих моральных правил перечень получается довольно-таки жалкий. "Ты появилась здесь, видимо, не за свои грехи, а чтобы я страдала от такой соседки-зануды" - сказала я что-то в этом роде.
Через некоторое время я предложила ей побег. Выйти из здания оказалось довольно-таки просто: дверь оказлась не запертой, в коридоре никого не было, а выход из здания - совершенно свободных. Перед главным входом - насоящий "майдан незалежности": огромная площадь, полная людей. Идет нечто вроде "записи и регистрации", или "заселения" туристической группы. Только людей видимо-невидимо, и "заселение" идет со скрипом, с очередями, заторами и вытекающими из этого склоками. Пройдя через площадь, мы "завербовали" на побег еще несколько человек.
За "майданом" оказалась сосновая роща, мы шли по просеке, когда кто-то пустил слух: "нас хватились, и теперь ищут". Я веду народ прятатся в обнаружившийся у дороги роскошный особняк: "вряд ли Сам будет искать нас в собственном доме!". Так мы и сделали.
Интерьер оказался роскошным, в викторианском стиле. Мы решили ничего там не брать: "если нам удастся уйти, у них не будет оснований вернуть нас обратно. А вот если мы что-либо возьмем, то они воспользуются возможностью привлечь нас по уголовной статье". Однако любопытсво - еще не уголовщина, и я решила хотя бы посмотреть, что там есть интересного. Я обнаружила мешок старинных монет, и что куда более интересно, шкатулку. В ней - удивительной красоты перстень, с крупным рубином в окружении двух сапфиров, флакон для духов из темно-красного стекла, усыпанный камнями, и золотые карманные часы в белом, эмалевом футляре: сдержано, но очень стильно декорированы. Я расстроилась, что не могу их взять...
Тем временем, у нас неприятности: "они закрыли ворота, как нам теперь вырваться?". В разгар бурного обсуждения входит "американка": оказывается, она познакомилась на площади с цыганами, которые обещали нас переодеть, и под видом своих вывезти за территорию, если мы найдем и вынесем им мешок с монетами!".
В холле наша группа беглецов, смешавшись с цыганами, переодевается в цыганок. Я, тем временем, беру и завязываю мешок с монетами: мы договорилсь, что часть отдам стразу, часть - за воротами, последнюю часть - "в городе". Уже собираясь уходить, мелькает мысль: "раз уж мы все равно украли монеты - не все ли равно?" Я возвращась к шкатулке, и втихоря сгребаю ее содержимое. Перстень надеваю на палец, а часы и флакончик прячу в левый нагрудный карман моего любимого, старого-престарого кожаного пиджака, который давно не решаюсь носить из за крайней ветхости, но не собираюсь выбрасывать из великой любви.
Последний кадр: я, между двух цыганок, благополучно выезжаю за ворота на запятках одной из бричек табора.
