Сначала приснилось, будто Европа объявила России войну за то, что мы не хотим вступать в Евросоюз. Начинаются бомбежки Москвы. Все кричат, что это немцы, однако, как чуть позже сообщат по радио в автобусе, немцы вступили в антироссийскую коалицию последними. Лично я никаких взрывов не слышу, но, охваченный общим волнением, бегу к бомбоубежищу – надо спускаться с улицы в подвал или люк во дворе длинного обшарпанного дома. Унылая весна. Вниз ведет очень ржавая, ходуном ходящая, охваченная скобами лестница. Я пропускаю вперед какую-то женщину, серьезную киноблондинку лет 30 в джинсе, она, спускаясь, поторапливает меня. Однако я так растолстел, что не пролезаю между скобами. Заглядываю вниз – там дым коромыслом, казино, джаз, как в фильме «Дежа вю». С несколькими такими же, как я, неудачниками бегу на Долгоруковскую. Оттуда огромные белые автобусы «Мерседес» с надписью Inturist на боку развозят граждан по различным бомбоубежищам. Взрывов по-прежнему не слыхать, разрушений не видно. В дороге веду мобильный разговор с мамой.Просыпаюсь. Встать, думаю, что ли? Проваливаюсь снова.Новый сюжет, одной тонкой ниточкой связанный с предыдущим. Двигаюсь по пустырю на городской окраине в компании двух небритых молодых людей (наверно, познакомился в автобусе). Нас ведет некто третий, вроде следователь, но, как будто, и священник – правильные, по-шпионски неброские черты лица, прямой нос; по лицу видно, что человек уверен в себе и знает, что делает. По пути он рассуждает о недостатках старых бомбоубежищ, сооруженных еще до 2-й мировой: глубина всего 5 метров – да современные бомбы всех, кто там прячется, превратят в фарш! Стоп! Краем глаза наш наблюдательный сыщик заметил дыру в земле, небрежно прикрытую куском фанеры. «Она пошевелилась! Там кто-то есть!» Осторожно отодвигаем фанеру. Землянка, чуть глубже человеческого роста и ведет куда-то дальше под землей. К кромке прислонена вязанка длинных, прочных, гибких веток или обструганных молодых стволов, а на вязанке – хорошо замимикрированный под цвет коры упокойник. Наблюдательный «падре» спускается туда, явно не заметив покойника. Дальше начинается дешевый ужастик. Мы переговариваемся с парнями. Приглядевшись, замечаю, что упокойника на вязанке уже нет. И тут же раздается крик «падре»: «Вы видели? Вы видели этого осьминога? Быстрее, протяните мне руку!» Руку протянуть невозможно, поскольку крик раздается далеко из глубины подземного коридора, и кричащего не видно. Пытаюсь просунуть как можно дальше длинную ветвь с обструганным заостренным концом: «падре» может либо схватиться за нее, и тогда мы его вытащим, либо использовать её как оружие. Однако крики прекратились. Мы вглядываемся в подземную темноту, и различаем «осьминога». Это женщина - приземистая, низкорослая, голая, землистого цвета, с отвислыми грудями, с толстым носом и копной грязных черных жестких волос. Короче, дамочка типа «почему-аборигены-съели-Кука». Не помню, как она расправляется с моими спутниками. Приходит мой черед. Из подземелья она взглядом пригвождает меня к месту и, взметнувшись метра на 3 надо мной, молниеносно обрушивается сверху. Я успеваю вытянуть руку и схватить ее за горло. В руке у меня дергается и шипит женская голова с сотнями, тысячами тонких извивающихся щупалец цвета сырого мяса вместо шеи и туловища. Крепко схватив её у основания щупалец, я начинаю ритмично бить ее головой о землю, заставляя трижды повторить вслед за мной ЗАКЛИНАНИЕ:Your mind has gone
Your heart is hard
Your mouth is just no fanny.
(Последнее – более чем справедливо: fanny = cunt). Она послушно повторяет. После третьего раза она перестает вырываться. Я подношу ее к шпаклеванной картонной стене выросшего рядом здания: в ней она видит своё отражение – усталое женское лицо (отмечаю исчезновение губной помады), вылитая Хильдегард Беренс в «Воццеке» постановки Венской оперы.
