Вечер, мы с мужем в гостях у мамы, которая, сообщив, что плохо себя чувствует, прилегла с книжкой и заснула. Мы посидели еще немного и решили пойти куда-нибудь поесть, вышли тихонечко, чтобы маму не будить.
Дальше на набережной искали, где бы перекусить. Тротуар усеян зонтиками летних кафе, но ни одно еще не работает – суетится народ, что-то двигают, носят стулья, готовятся к сезону, но везде еще закрыто. Повстречали одноклассника, кот., вот совпадение, тоже искал, где бы подкрепиться. Уже втроем нашли, наконец, единственное открытое заведение - пришвартованный речной трамвайчик. На нижней палубе – бар, народу – не протолкнуться. На верхней открытой палубе - столики. Толстый армянин – бармен – сказал, что столики обслуживаются, но еще нет музыки. Да черт с ней, с музыкой – соглашается одноклассник, - главное пожрать. Нет, категорично заявляет муж – без музыки мы жрать не будем. Одноклассник раздосадован, но мы снова выходим на набережную. Поедем к теще, - решает муж, она накормит. Идем к машине, но тут откуда-то являются два хмурых дядьки. При них телега, и светло-серая лошадь. Рекламная акция, - хором гаркают мужики с телегой – испробуйте нашу чудо-лошадку – домчит лучше всякой машины – после на машинах ездить вообще не захотите. Муж соглашается.
Несемся на телеге по пересеченной местности, дороги нет вовсе, весенняя грязюка, полосы недотаявшего снега. И, тем не менее, совсем не трясет, лошадка бежит, как ни в чем не бывало, только голые кусты мельтешат по сторонам. Удивляюсь, - как же лошадь может так резво бежать по этой слякоти? Такая вот лошадь, - говорит муж. Тут же у нас на глазах разыгрывается душераздирающая сцена: С диким топотом и ржанием небольшой табунок жеребцов гонит хилую клячонку. В изнеможении загнанная кляча останавливается, и жеребцы принимаются лупить ее копытами. Голос за кадром – и только тот жеребец, кот. ее обезглавит (при этих словах – один из жеребцов резким ударом задней ноги сносит бедной кляче голову), может первым попробовать ее крови (жеребец начинает откусывать кусочки от окровавленного обрубка шеи, затем на труп клячи швыряется весь табун и мгновенно его сжирает). В воздухе дрожит надпись – храм ИХ возрождения.
Справа проезжаем длинный пруд, еще покрытый осевшим льдом. Лед, в свою очередь, покрыт двадцатисантиметровым слоем воды, но по пруду катаются хоккеисты. На поворотах, из-под коньков взлетают целые фонтаны воды. Следующий водоем прямо у нас на пути. В этом пруду лед уже сломан и плавает отдельными льдинами. Муж направляет лошадь прямо в воду. Лошадь, не сбавляя скорости, идет на погружение и полностью скрывается под водой. Телега быстро скользит по поверхности воды, лошадь бежит по дну. Странно видеть, как вожжи из рук мужа тянутся под воду и от них расходятся легкие волны. Снова удивляюсь – как же лошадь может двигаться под водой? А как движется этот танк? – говорит муж. Приглядываюсь – по дну почти под нами ползет танк. Потом танк слегка всплывает, танкист выставляет в смотровую щель сложенные трубочкой губы, со свистом втягивает воздух, и бронемашина снова погружается на дно. Ну, с танком-то все понятно, - говорю мужу, - а вот как это лошадь может дышать под водой? Такая вот лошадь – отвечает муж. И тут же на берегу снова разыгрывается зверский рекламный ролик с клячей, сожранной табунком жеребцов, и загадочной надписью про храм.
Дверь в мамину квартиру заперта, и не как-нибудь, а на здоровенный амбарный замок, висящий на массивных скобах. Ключа, разумеется, нет. Но сбоку к стеночке, как скромный намек, прислонен топор. Одноклассник зол и голоден. Он хватает топор и одним махом срубает с двери замок вместе со скобами. Мама, похоже, еще спит, тихо проходим по темной квартире на кухню. Одноклассник с топором идет последним. Когда он поравнялся с дверью в мамину комнату, мама неожиданно просыпается. Ты что здесь делаешь? – спрашивает она одноклассника сонным голосом. - Пожрать пришел. - Тогда положи топор! – истерически кричит мама.