Готика, или Тени Зарытых Предков.

Мартовский сон. Первые кадры: свежеспаханное поле, земля – хоть на хлеб мажь, мечта агронома. А в центре поля – две могилки. Скромные, пенсионерские. Маленькие обелиски из серого, матового и затрапезного камня. На них – ФИО и даты, как обычно. Разумеется, имен и дат не запомнила или не разглядела! Иначе задалбала бы вас вопросами, что это значит. А знакомых доставала бы другим способом: «Не умер ли у вас Федорченков, допустим, Николай Петрович? Еще нет? А Серафима Ивановна Федорченкова?».

Но это были супруги, точно. На овальных, тускло раскрашенных фотокерамиках обычные старик и старушка. Ни крестов, ни пятиконечных звезд. Наверное, умершие были верующие, а их наследники - коммунисты. Или наоборот. По перегною, пачкая ботинки, приближается первое действующее лицо. Человек с очень заурядной физией, паршивой стрижкой и в сером костюме фабрики Радуга, изрядно запылившимся и помявшимся (видимо, в загородном автобусе?) приближается к могилкам. Тип: урбан в первом поколении, инженер, учитель или мелкий госслужащий образца семидесятых-восьмидесятых годов. Кроме указанного костюма «Радуга», прибавьте еженедельные поездки в родные пенаты за картошкой, одновременную любовь к Шолохову, Солженицыну и Ремарку, регулярное слушанье Би-Би-Си и аккуратную выплату профсоюзных взносов. Такой вот тип.

           Он подходит к могилам, но вместо стандартного ритуала (водка, черный хлеб, карамельки), он достает из портфеля связку веточек. Это даже еще не прутики, а просто зеленые побеги, очищенные от листьев. А на памятниках, оказывается, есть такая штучка: под портретом маленькая дырочка, вроде разъема для штекеров в системном блоке. Сов-служащий долго, тщательно и вдумчиво выбирает веточку-побег. Один ее конец вставляет в «разъем» на памятнике, а другой «в сердце» – по крайней мере, в петлицу левого нагрудного кармана. От этого зрелища на меня накатывает какая-то тупая, скучная тоска. Смена кадра…

           Времянка в лесу: похоже на пионерлагерь образца 30-60 годов. Когда еще не строили многоэтажных корпусов, а каждая спальня находилась в отдельном, деревянном домике-времянке, среди деревьев, на самой земле. В таком вот «заброшенном пионерлагере» среди леса разместили наш отряд. Не помню, как он назывался во сне. Пусть будет «Оперативная группа по задержанию зловещих мертвецов и усмирению неуспокоенных душ». В районе двое покойников самовольно покинули свои могилы (разумеется, это была та парочка из сельхозугодий). Несмотря на благостный вид на фотографиях, покойные старикашки оказались на редкость вредными и сварливыми. Я не запомнила, или не поняла, что они такого делали (развязали геноцид живого населения, клонировали колхозных овец, подстрекали остальных мертвецов  вступить в КПРФ и стучать черепами по мостовой Васильевского спуска, а может быть, пили кровь, не по праву заняв нишу комаров в биоценозе…)

– так вот, я не помню, что они делали, но что-то очень нехорошее: сам факт их существования вызывал глубокий, безотчетный ужас. Сон пропитан этим сладким ужасом, как торт «Наполеон» сливочным кремом. Сумерки. Нам положено вернуть обратно в могилы старика и старушку, но мы не находим ничего лучшего, как сидеть-бояться на железных кроватях. «Они» кружат в лесу, вокруг нас, и сам лес превратился в жуткое и злое существо, как в «Зловещих мертвецах».

           Я обнаруживаю, что среди нас – синяя женщина. Вроде той, из «Босховского ада». Те же черные глаза, больше похожие на пустые глазницы на выморочном, белом, как полотно, лице. Такого же чудесного, глубокого, иссиня-синего цвета длинное платье – но уже не средневековое, а современного кроя. Просто длинное вечернее платье. Она попала к нам случайно – заблудилась или приехала в пионерлагерь по каким-то пионерлагерным делам.  Однако выясняется, что эта женщина – священник. (Боже! Мое подсознание крадет у Тарантино?) Должно быть, протестантский: только у них разрешается служить господу представительницам нашего, оскоромившегося познанием дорбра и зла, пола. А может быть (свят, свят, свят), языческая жрица? И ей стукнуло в голову выполнить свой долг пастыря, крестной силой загнав нечисть обратно во ад. Выходит она из домика-спальни, и медленно следует по узенькой грунтовой дорожке прямо в непроходимые темные кущи. Ее платье словно светится слабым-слабым светом – как будто внутри у нее горят маленькие ультрафиолетовые лампочки. Она шествует, вскинув голову, с пением каких-то странных гимнов-псалмов, а я тихонечко крадусь за ней.

           Через десяток или около того шагов я обернулась назад, и черт побери: домик уже далеко-далеко, маленький огонек еле виден сквозь деревья. «Синяя дама – демон, заманивший меня в лес!», догадываюсь я, но тем не менее, иду за дамой, потому как просто не могу повернуть обратно. Она поет, а деревья скрипят в темноте. Страшно! И все…